В конце октября в Московском международном доме музыки прошёл концерт, которого давно ждали. Он назывался «Зураб Соткилава. Друзья и поклонники» и стал первым после длительного перерыва выходом маэстро на концертную площадку. Его появление на сцене Светлановского зала сопровождалось овацией: люди стоя аплодировали мужеству певца и человека, сделавшего, казалось бы, невозможное. Летом этого года стало известно о том, что у знаменитого тенора диагностировали опухоль поджелудочной железы. Соткилава решительно противостоял болезни. После сложной операции и реабилитации он вернулся к творчеству и совершил важный поворот в своей духовной жизни. Перед концертом мы встретились с Зурабом Лаврентьевичем.
Что помогает нам жить дольше
— Считается, что вера невозможна без любви, да и полноценная жизнь тоже. Какое место это чувство занимает в вашей жизни?
— Если тенор не влюблён, он не тенор, ведь все написанные для этого голоса партии содержат объяснения в любви. Чтобы хорошо спеть такую арию, надо иметь чувство в собственном сердце и наполнять им своё пение, иначе ничего не получится. В 28 лет я встретил Элисо, и эта любовь поныне со мной. В этом году исполнилось полвека нашей совместной жизни. Элисо Максимовна из древнего рода Багратиони, носила очень известную в Грузии фамилию Турманидзе — потомственных врачей, лечивших воинов, полководцев и царей. Любой грузин знает мази Турманидзе. По профессии она пианистка. По призванию великая женщина и мать, создающая уют и порядок в нашем доме. Моё творческое долголетие во многом её заслуга.
— А чья заслуга в том, что в пятилетнем возрасте вас крестили?
— В церковь меня отвела бабушка. В 1942 году немцы были около Сочи, приближались к Сухуми. Наш город они почти не бомбили и порт не тронули: видимо, берегли для себя. Но вой их мессершмиттов запомнился мне навсегда. В это время бабушка и отвела меня в храм втайне от всех. Внук крестившего меня священника стал потом моим другом. Но посещать церковь во времена моей молодости было не принято, даже опасно, поэтому всё, что связано с храмом и верой, раньше проходило мимо.
И только после болезни для меня очень многое изменилось. Я осознал, почувствовал присутствие в нашей жизни духовной силы. Каждый раз перед сном молюсь и говорю очень важные, на мой взгляд, слова. Я прошу те силы, которые меня сохраняют, беречь всех моих близких и всех хороших людей, помогать им в жизни. У меня есть молитвенники. И есть особая молитва на сон грядущий, полученная от концертмейстера Важи Чачавы, который был глубоко верующим человеком. Но я молюсь своими словами.
— Правда, что ваше имя в переводе с персидского означает «божественный»?
— Так назвала меня мама, и я знал, в честь кого: моего дальнего родственника, очень симпатичного парня. А об этом переводе я узнал не так давно. Всё приходит в своё время.
Сад Верди и поляна в Сухуми
— Для вас много значит коллекция писем Джузеппе Верди. Как она у вас появилась?
— Коллекция — слишком громко сказано, всего три письма — две копии и один подлинник. И этот подлинник у меня дома на стене висит, под стеклом и в рамочке. Я его храню как самую ценную реликвию и очень им дорожу. Верди — мой любимый композитор. В моём репертуаре его очень много: «Набукко», «Трубадур», «Бал-маскарад», «Дон Карлос», «Аида», «Отелло»… Великие оперы! Однажды я выступал в Буссето, на родине Верди, и не взял гонорар. Тогда-то организаторы и подарили мне письма композитора.
— Известно, что все свои творения композитор создал в непосредственной близости от места, где родился. А какую роль в вашей жизни и творчестве сыграл ваш родной Сухуми?
— В получасе езды от Буссето находится вилла Сант-Агата — замечательное местечко, где Верди написал все свои великие оперы. Я много раз приезжал туда, бродил по роскошному саду, и у меня было ощущение, что сейчас Верди выйдет из-за поворота и мы будем разговаривать. А перед моим родным домом в Сухуми была поляна, которая тоже многое определила в моей жизни. Во время войны были вырыты окопы, там тренировались наши молодые солдаты перед отправкой на фронт. И было очень много площадок для игры в футбол. Мне кажется, вся сухумская молодёжь собиралась там гонять мяч. Мы не учились в спортивных школах, но многие великие спортсмены, такие как Никита Симонян, Автандил Гогоберидзе, Владимир Баркая, Владимир Маргания, с этой поляны. Однажды ко мне подошёл один тренер (мне было всего 13 лет) и сказал: «Будешь играть за сборную Абхазии». Так дворовый футбол помог стать профессиональным футболистом, а профессиональный футбол — артистом, поскольку спорт, подобно музыке, облагораживает человека.
Дома больше нет — снесли, поляна стала большим парком, а я продолжаю гордиться тем, что был капитаном молодёжной сборной Грузии, когда она выиграла чемпионат Советского Союза.
Каждый день должен быть радостью
— Вы были вынуждены оставить футбол из-за травмы. А каким был ваш уход из Большого театра?
— Уход спровоцировала болезнь. Я перенёс одну операцию, другую. Это продолжалось два года. Потом случился инфаркт… и страшный диагноз. Уже прихрамывал на спектаклях, и некоторые думали, что эта хромота — составляющая роли. Решение об уходе принял сам. На прощание поцеловал великую сцену.
— Болезнь вызвала духовные перемены, вы стали иначе относиться к жизни?
— Да, именно во время болезни я понял, как надо жить и верить. Я и раньше старался делать так, чтобы окружающим хотелось быть рядом. После операции я понял, что каждый день должен приносить радость не только тебе, но и другим. Если встречный узнал тебя и поздоровался, улыбнись ему: обоим будет приятно.
