Компартия пыталась стать «церковью»
— Карен Георгиевич, мы видим, как в мире идёт борьба веры и неверия. Что вы об этом думаете?
— То, что происходит сейчас на Западе, напоминает кризис христианской цивилизации. Ислам моложе христианства на семь веков. Мы ужасаемся тому, что вытворяют экстремисты, но если сопоставить с тем, как вели себя в XIV-XV веках христианские народы, то можно увидеть много похожего. Те же религиозные войны, нетерпимость, жестокость. Если же говорить о нашей стране, то у меня ощущение, что христианская вера укрепляется. Вижу, сколько молодёжи ходит в храмы, а ведь никто не заставляет. Это новое, и это радует.
— Вера в России — добрая традиция или способ самосохранения, выживания?
— Думаю, русский народ глубоко религиозен, вера — важная часть нашего мироощущения. Даже советский период нельзя назвать периодом неверия. Прагматичную марксистскую теорию в России сумели превратить в своего рода религию со «священными» текстами Маркса и Ленина, ритуалами, судилищами и инквизицией. Компартия пыталась исполнять роль «церкви». И так получилось не потому, что кто-то специально задумал, а потому, что это соответствовало складу общественного сознания. Видимо, необходимость веры — генетическая особенность нашего народа. А вот в азиатских странах, на мой взгляд, такой веры нет. Буддизм — это скорее философия. Конфуцианство — этическое учение. Синтоизм — почитание предков. У меня чувство, что в Китае или Японии люди живут без необходимости ощущения Бога. Россия же такая страна, которая без веры не может.
Каренин в романе — искренне верующий
— Как относились к религии в вашей семье?
— Папа происходил из аристократической семьи и был крещёным, но считал себя атеистом. По отцу мой род довольно древний — это род, который считается основателем Карабаха как княжества. Религиозной была бабушка по маминой линии. Это была простая русская деревенская женщина, чудесный человек. Она меня тайно крестила. Тайно потому, что, как рассказывала мама, папа был против. Я, как и многие в то время, вырос атеистом. К пониманию того, что миром руководит некая сила, которую мы называем Богом, я пришёл, когда мне было уже за сорок. Причём я пришёл к этому постепенно, просто наблюдая жизнь. Меня никто этому не учил. Но я не могу назвать себя воцерковленным человеком, не очень часто бываю в храме. Но перед началом новой картины обязательно иду в церковь и ставлю свечу.
— Так было и с фильмом «Анна Каренина»?
— Да. Я тяжело входил в эту картину, были большие сомнения. Для меня это новый опыт. Любовь в моих фильмах была, но картин о любви я до этого не делал. Никто лучше Толстого не написал о взаимоотношениях мужчины и женщины. Там такие потрясающие повороты, нюансы, он удивительно точно и тонко это видел и чувствовал. Я рад, что снял этот фильм.
— Можно сказать, что «Анна Каренина» — роман о вере?
— Да, в какой-то степени. Каренин — очень сложный персонаж, в нём как раз заложен взгляд верующего человека на всё, что происходит. Он верующий, искренне верующий. А в том, что делает Анна, много иррационального. Для Каренина поступок супруги — это преступление перед Богом.
«Папа дал правило на всю жизнь»
— Ваш фильм «Город Зеро», снятый в 1988 году, оказался пророческим: многие зрители увидели в нём аллегорию будущего распада СССР. Это результат ваших размышлений или наития?
— Никогда не снимал кино рационально. В кино я иду именно от чувства. Понятно, что за этим есть мысль, но порой я даже не всегда понимаю, почему делаю так, а не иначе. Просто чувствую, что так будет хорошо. Мне кажется, смысл искусства — познание мира через чувства.
— Есть библейское выражение, которое вам особенно близко?
— Евангелие — необыкновенная книга, там много моментов, которые на меня оказывали и оказывают колоссальное воздействие. Особенно Нагорная проповедь.
