Этот человек очень разнообразен в своих творческих проявлениях. Ещё с советских времён, будучи актёром, Вадим Жук много снимался в кино, в том числе у таких режиссёров, как Александр Сокуров и Владимир Хотиненко. Писал сценарии и песни к популярным мультфильмам. Сочинял либретто для мюзиклов Максима Дунаевского, Александра Журбина и Сергея Никитина. Руководил легендарным ленинградским театром «Четвёртая стена». Работал радиоведущим. Но прежде всего он поэт. И всё большее место в его творчестве занимает тема веры.
Не упасть в абсолютную темноту
— Далеко не все сейчас готовы вслух говорить о своей вере: эта тема считается слишком интимной. А вы, похоже, этого не боитесь?
— Чего мне бояться своих внутренних состояний? Тогда от меня ничего не останется. Боюсь только, как бы не сказать какую-нибудь пошлость на такую высоченную тему. У меня есть стихи, где впрямую присутствуют и Христос, и Мария, и Иосиф Обручник. Культура невозможна без христианства. Она окажется на сыпучем песке, если под ней нет основы, которой уже два тысячелетия.
А интимность веры преувеличена. На то ведь и существует церковь, где люди при всех крестятся, целуют иконы, подходят к батюшке на исповедь, причащаются. Так что за этими отговорками лишь боязнь открыть свой, возможно, не такой уж и богатый внутренний мир.
— Открыто говорить о своей вере — это уже миссионерство?
— Назвать себя миссионером не могу. Я человек светский. Но это часть очень важных для меня размышлений, ведь, думая о жизни и смерти, невозможно не думать о Боге. Иначе это прыжок в абсолютную темноту.
Чем особенно близок Иосиф
— Вера — ограничитель или вдохновитель для вас?
— Даже тематически — вдохновитель. У меня есть и пасхальные стихи, и целая серия о Святом семействе. Для меня очень трогательна эта чудная семья, как и вся история о трёх царях-волхвах, бег звезды по небу, молчащие и всё понимающие два зверя — вол и осёл. Хочу написать пьесу про Рождество для театра, чтобы она шла вместо традиционных детских ёлок. В советское время в знаменитом питерском Малом драматическом театре под руководством Льва Додина ставили мою пьесу «Колючее чудо», в которой рассказывалось об истории новогодней ёлки, там немного шла речь и о Николае Чудотворце. Конечно, много божественного тогда не допускалось. А теперь хочу предложить им историю про Марию и Иосифа.
— Вы говорили, что к Иосифу относитесь как-то особенно.
— Я чрезвычайно люблю людей, которые умеют что-то делать своими руками. И осиф — рабочий. У меня перед глазами его натруженные руки — чуть ли не главное в нём. И в Иосифе я вижу своего папаню. Думаю, в этом нет богохульства. Мой отец воевал на Ленинградском фронте, был офицером-артиллеристом, а ещё — слесарем, скорняком. Всё умел делать. Пятерых детей поднял.
— А кто ещё вам близок из библейских персонажей?
— Очень люблю Давида. В нём такая юношеская сила наивности: «Я не хочу знать, насколько ты силён, потому что я смел». А его псалмы —
это высокая поэзия. Часто перечитываю Екклезиаста — чрезвычайно глубокую книгу. С любого места люблю читать Евангелие. Мне интересны художественные толкования Библии, прежде всего поэтические, начиная с Бродского. А в прозе конечно же это великий роман Томаса Манна «Иосиф и его братья». Мне кажется, что человек, считающий себя христианином, должен знать эту книгу!
После ухода жены меня спасла Церковь
— Когда вы впервые открыли Библию?
— Первую Библию привёз в 1978 году из Венгрии — в чёрной обложке на папиросн ой бумаге. Изо всех сил прятал её, чтобы не отобрали на таможне. Она до сих пор у меня хранится, сильно зачитанная.
— Как вы крестились?
— Это было после смерти моей жены Ольги. Отпевали и хоронили её прямо в Рождество. Мне было необыкновенно тоскливо после её ухода. И меня спасло крещение. Благодаря близкой подруге жены Ларисе, человеку воцерковленному, я стал ходить в храм Леушинского подворья в Питере. Познакомился там с отцом Геннадием Беловоловым. Интеллигентный батюшка, кандидат филологических наук. Вскоре я у него и крестился. В храме не было крестильной купели, и Лариса нашла у нашего друга, грузина, огромный старый таз из меди для варки варенья. Шли утром в храм, гремя «купелью» на всю улицу. Отец Геннадий с восхищением смотрел на этот таз, который мы бы ему оставили, если бы он был наш.
— У вас есть любимые храмы?
— Ничего лучше грузинского храма Джвари, стоящего на живописнейшей горе, представить невозможно. В Петербурге мне нравится Пантелеимоновский храм, старый, посвящённый ещё петровским победам над шведами. Не могу не любить торжественный Спасо-Преображенский собор: с ним у меня связаны личные воспоминания — там отпевали мою жену Олю и моего любимого режиссёра Георгия Александровича Товстоногова. А сейчас я живу в Москве напротив храма Архангела Михаила на Юго-Западной, куда тоже люблю ходить.
