17 сентября на широкий экран выходит новая картина Андрея Прошкина «Орлеан» по сценарию Юрия Арабова. Это очень необычная история. В затерянном в алтайской степи городке Орлеане, жители которого погрязли во всевозможных грехах, вдруг появляется странный тип. Он представляется экзекутором Павлючиком и предсказывает согрешившим орлеанцам страшные муки за их неправедную жизнь. Эту роль исполнил Виктор Сухоруков.
Бог приходит в обличье людей
— Виктор Иванович, сразу согласились на эту роль?
— Сразу. Сегодня я выбираю роли с сюжетом. В этой роли сюжет есть, поэтому я за неё сразу ухватился. И счастлив. Перед выходом фильма на экраны могу сказать, что он уже вошёл в мою золотую коллекцию.
— Юрий Арабов рассказывал: ему было важно показать в «Орлеане», что совесть нельзя до конца потерять, она не убиваема, это последнее, что в человеке остаётся, что совесть — это Бог. Вашего героя как воплощённую совесть тоже убивают, но он воскресает.
— Я не согласен. Думаю, что до конца остаётся в человеке надежда. Может быть, циничная, наглая, но всё-таки надежда. А совесть можно убить. Мы же иногда говорим — бессовестный человек, имея в виду некий его поступок. Но если он способен совершить такой поступок, значит, он может быть бессовестным целиком. Человек, убивший другого человека, и есть бессовестный. Мы его уже и человеком иногда не можем назвать, говорим, что это нелюдь.
— Ну, может быть, такой человек просто загнал свою совесть так глубоко, что её уже и не слышит. Ведь даже самые законченные душегубы иногда раскаиваются в содеянном, кто-то из них приходит к вере…
— Они раскаиваются зачастую не потому, что в них проснулась совесть, а потому, что их жизнь стала более ограниченной в заключении, что их желания там не все исполнимы. И они как-то хотят изменить это положение. Мне так кажется. И когда такие люди говорят, что они пришли к вере, я плохо верю в такую веру.
— Но ваш-то герой, являющийся воплощённой совестью, не убиваем.
— Я в фильме всё-таки не сама совесть, а её посланник. Мой герой предупреждает людей об их грехах, он им угрожает, он их преследует, но никогда не ставит точку в их судьбах и биографиях. Поэтому Арабов назвал меня экзекутором. А сама совесть, она как Бог: её не видно, не слышно. Никто не знает, как она выглядит. В начале съёмок мы обсуждали, каким должен быть внешне экзекутор. И решили его сделать человеком, одним из нас. Ведь Бог приходит в обличье людей и помогает нам, а мы этого не замечаем и не догадываемся об этом. Я знаю это не теоретически, а из собственной жизни.
Может ли ангел быть приятным во всех отношениях?
— Вашего героя можно назвать и ангелом, но неприятным.
— Можно. А что такое приятный ангел? Чистый, с крылышками, блондин? Он такой, какой есть. Он может принимать разные лики. Тут он клерк, там похож на жэковского работника, здесь сантехник. Если бы моего героя обрядили в белые одежды, то люди бы его тогда не восприняли, а ему важно было, чтобы они его услышали. Конечно, кому приятно слышать о своих гнусных поступках? Но вместо того, чтобы задуматься над тем, что я им сказал, они начинают меня преследовать, видя во мне то ли маньяка, то ли дурака, то ли вымогателя. Так ведь и в жизни часто бывает, когда грех называют грехом.
— Думаю, что вас не случайно выбрали на эту роль. Вы ведь в жизни тоже максималист, правдоруб, не будете молчать, если увидите какое-то безобразие. Вам ведь тоже непросто живётся с таким характером.
— Тяжело. Но чаще всего я себя контролирую и говорю правду, которая не может быть опасна и вредна, а, наоборот, полезна. Правды ведь намного больше, чем я озвучиваю. Я её всё-таки дозирую. И в творчестве, и в личной жизни я придерживаюсь сегодня правила: не навреди. Но без правды нельзя. Через драму собственной жизни, через свою личную беду я понял, что если буду врать, то сам себе сделаю хуже. Если я навру, то другие скажут, что я говорю неправду, а сами такого наврут, что мне уже не удастся их ложь опровергнуть. Поэтому я говорю правду.
Улыбнись нам, Господи!
— Фильм снимали в Крыму вскоре после присоединения его к России. Какие впечатления сохранились от работы в этом месте?
— Одна местная повариха подняла меня на руки и кричала: «Сфотографируйте нас!» Я шепчу ей: мол, поставь меня на землю, не позорь. Радости к нам много. А самое пессимистическое высказывание, которое я тогда слышал, было: «Слава Богу, мы в России. Хуже уже не будет». И все эти разговоры про то, что Россия забрала Крым как агрессор, это всё неправда. Если бы крымский народ неожиданно сковали цепями российские политики и насильно заставили жить в России, то поднялось бы восстание. Но этого же не происходит. Я верю в их референдум. И мне очень жаль, что интеллектуальные, сытые, чистые народы Европы никак не принимают решение крымского народа.
— Что сейчас репетируете в театре и в кино?
— Много предложений, но я пока воздерживаюсь от новых работ. В Вахтанговском театре играю в постановке с очень символическим для меня названием «Улыбнись нам, Господи».
