Известный актёр Александр Михайлов сегодня не служит ни в одном театре, играет лишь в двух постановках, иногда снимается в кино. А в основном ездит по стране со своей сольной концертной программой, в которой поёт, читает стихи и рассказывает в том числе и о том, что его предки по матери были старообрядцами.
— Александр Яковлевич, вам об этом мама рассказывала или сами раскопали?
— Мама, конечно, что-то говорила. Но более подробно я узнал об этом уже после её смерти, когда поехал на мамину родину. Это потрясающее село Урлук в Сибири. Старообрядческое место. В своё время мои предки были высланы туда Екатериной II. Назывались они «семейские»: их семья ми выселяли. И шли мои предки шесть с половиной лет до Забайкалья. Доходили до Волги, обрабатывали землю, добывали продукты и первым делом кормили конвоиров, которые их сопровождали. Потому что если кто-то из конвоиров умирал, то вся семья уничтожалась. Дети могли с голоду пухнуть, а охранники всегда должны были быть сытыми. Переходили Волгу, добирались до Урала, опять оседали. Они были высланы туда на вымирание, но выжили в этом грандиозном пространстве, в тайге, которая их кормила. И главным их кормильцем был кедр. Священное дерево, которое живёт четыреста с лишним лет. Одна кедровая роща могла кормить целое поселение. Даже кедровое молоко делали. Я был у фундамента дома моих предков, стою — и вдруг как заплачу, комок в горле, говорить не могу. А сидевший тут старообрядец говорит: «Вижу, отчего твой плач. Оттого что пуповина твоя здесь зарыта». — «Не моя, мама здесь родилась». А он: «Какая разница? Корни твои здесь». Во как!
— Мама была верующей?
— Да, но скрывала это.
— А как проявлялись её старообрядческие корни?
— Она была очень певучей. Вообще у старообрядцев сильно развито певческое начало, особенно у забайкальских, из которых и моя мама. Село Урлук — это особое село. Несколько лет назад там были энтвэшники и не могли поверить, что в школе дети не носятся на переменах, а собираются в каком-нибудь классе и начинают распевать. Я когда туда приезжаю, не могу наслушаться этих песен. Удивительный язык, потрясающей красоты мелодии. Я на концертах всегда с удовольствием исполняю эти песни, которые впервые услышал от мамы. Она в совершенстве владела балалайкой. Практически все русские народные песни знала, пела и по-цыгански. Сама сочиняла частушки. Плясунья не обыкновенная. И потрясающая трудяга. Мы бедно жили, военное время, но она не дала мне умереть.
— А когда вы крестились?
— Уже взрослым. Но верующим я был и раньше. У нас и венчание было с супругой. Но я, каюсь, грешен: не так часто хожу на службы. Один раз только выдержал пост. Считаю себя путешественником, потому что постоянно мотаюсь по стране. А кто постоянно в пути, тому разрешается не придерживаться жёстко канонов. Но вот бросил курить, практически не пью. Стараюсь жить по заповедям. Они же в принципе простые. Только вот врага возлюбить мне всего сложнее.
— В Москве у вас есть любимый храм?
— Такой храм был в Питере. Это приход Серафима Саровского на Серафимовском кладбище. Настоятелем храма был отец Василий Ермаков. Мой духовник. К сожалению, он ушёл из жизни в 2007 году, и теперь я остался без духовника. Я часто приезжал к нему, и у нас были откровенные разговоры, могли сидеть весь день и даже ночь. И это было такое очищение. Вообще это уникальный был батюшка, он окормлял моряков подводников. На Серафимовском кладбище захоронено большинство моряков с подлодки «Курск». Батюшка был близким другом патриарха Алексия II, причём они дружили с юности. В феврале будет день памяти отца Василия, обязательно по едем в Санкт-Петербург с супругой.
— Вы давно не служите в театре, возвращаться не собираетесь?
— Вряд ли. Я играю в двух антрепризах, мне больше и не надо. Выступаю со своей концертной программой, где я не завишу ни от партнёров, ни от режиссёров. Я свою профессию не оставил. Но она требует какой-то жертвенности и иногда очень сильных компромиссов.
— Часто в интервью вы говорите, что относитесь к актёрской профессии без благоговения.
— Нет, я благодарен своей профессии. Я бы ничего, что случилось со мной в жизни, не исключал. И ес ли бы надо было прожить вторую жизнь, повторил бы тот же путь. Просто наступил момент, когда почувствовал, что всё, хватит, наигрался. И потом та драматургия, которая предлагается, и та режиссура, которая существует, меня не устраивают. Увидеть спектакль, чтоб захватил и душу тронул и чтоб произошло очищение от красоты, — такого практически сегодня нет. У меня есть роли в двух постановках, и я счастлив, что их играю. Потому что это ещё и кусок хлеба. Я небогатый человек, но держусь за счёт этих двух спектаклей.
— Вы ведёте актёрский курс во ВГИКе. Не отговариваете своих студентов от профессии?
— Отговариваю. И тех, кто уж очень настаивает на учёбе до слёз, до истерик, оставляю. Детей своих отговариваю. Старший сын пошёл по другому пути. Куда моя младшая дочка пойдёт, не знаю. Натура очень артистичная.
— Несколько раз вы летали на Северный полюс. Ещё туда собираетесь?
— В декабре обещают Южный полюс. Если я окажусь там, буду самым счастливым человеком. Это мои тихие радости. Но вообще чем больше об этом рассказываешь, тем реже эти планы реализуются. Вот когда слетаю, тогда и поговорим.
— А зачем вам надо там бывать?
— Для познания. Когда оказываешься в таком потрясающем месте, то понимаешь, что ты не хозяин, а только маленькая часть это громадного мира. Когда приземляешься на льдину, толщина которой всего два с половиной метра, а под ней Ледовитый океан глубиной четыре километра, то эта мощь и красота завораживают. Влюбляешься в этих самоотверженных мужиков, которые там пашут. По=своему суровые, но чистые и открытые люди. И уже не можешь без этого жить, хочется туда снова и снова возвращаться. Видимо, моё морское прошлое (я ведь до того, как пойти в артисты, был моряком) даёт о себе знать.
