Анастасия Вертинская и по сей день сохраняет удивительную тонкость и грацию, присущую её героиням. В последние годы она почти не играет в театре и кино, считая, что больше востребована в другом. Вертинская отдаёт много времени выпуску творческого наследия своего отца и занимается благотворительным фондом русских актёров, который создала много лет назад. Все эти годы вера занимает в её душе особое место.
Как пионеры обхитрили милиционеров
— Отец вернулся в Россию из долгих лет эмиграции в конце 1943 года. С православной верой он был знаком с детства, для нашей семьи это была норма — детей крестили, водили в храм на службу, на причастие, на исповедь и так далее. Естественно, родители нас воспитывали в религиозном общении…
Так же воспитывали детей и внуков и мы. Они все крещёные, все причащаются. По сей день ходим на службы каждое воскресенье и бываем на исповеди. На прошлой Пасхе с сыном Степаном, с невесткой моей, Елизаветой, и с внуками — Василием и Петром впервые всей семьёй побывали в Иерусалиме. Вернулись под огромным впечатлением — так всё было красиво и торжественно.
— Вы росли в православной семье в период официального богоборчества. Трудно было противостоять идеологическому напору?
— Да, Церковь была гонима, и пионерам (а мы с сестрой, конечно, были пионерами) не разрешалось ходить в храм. Я жила на Тверской улице, а церковь наша располагалась в переулке, через арку напротив дома 12. Вокруг неё на Пасху всегда устраивалось милицейское оцепление. Помню, как мы с ребятами из двора пробивались сквозь эти оцепления. Для нас это было своего рода игрой: милиционер за одним побежит, а другие прорываются. И пусть нам удавалось попасть в храм всего на несколько минут, мы могли побыть там в честь Пасхи, пока нас не выгонят.
Исповедь — не только отчёт в грехах
— Какие ещё церковные праздники отмечали в вашей семье?
— Прежде всего Пасху. Моя бабушка всегда пекла дома куличи, красила яйца, и мы, будучи детьми, принимали в этом активное участие. Обязательно справляли Рождество. Потом, по мере того как я взрослела и советские нормы жизни отступали, у нас появились возможности бывать в церкви и стоять на службе…
— У вас есть любимый храм в Москве?
— Есть. Храм Богородицы в Путинках. Я жила раньше на Малой Дмитровке, и когда в первый раз пришла в эту церковь, она была совершенно заброшена — кажется, там располагались склады. Сегодня храм не узнать: он очень красивый, его белые своды превосходно расписаны, алтарь замечательный… Я часто там бываю — с возрастом без церкви невозможно прожить, потому что очень туда тянет. Человек без Бога — пустой, и именно в храме ты это каждый раз понимаешь.
— Бывает ли, что вы обращаетесь к помощи духовного наставника?
— Конечно. На исповеди. Исповедь для того и существует, чтобы не просто докладывать о своих промахах в жизни и о грехах, а ещё и получить какой-то совет от духовника.
Старость может быть во благо
— В одном из интервью вы сказали: «Я не боюсь старости», и объяснили, что годы — это вознаграждение Господне…
— Кому-то старость даётся в наказание — человек начинает испытывать тоску, одиночество, потерянность, ненужность. И если он не воцерковлен, ему тяжело с этим справляться. Страшна не старость, а дряхлость и беспомощность, и мне ужасно жаль тех стариков, которым некому помочь. А кому-то старость даётся во благо, потому что он окружён семьей, близкими, вниманием. У меня мама такая: ей 90 лет, и я забочусь о ней, стараюсь её радовать, а ещё её радуют внуки и правнуки.
— Есть ли библейские заповеди или молитвы, которые вам особенно важны?
— Не бывает заповедей более близких или менее близких — они все должны быть одинаково важными. Что касается молитвы, я люблю «Символ веры», «Отче наш» и псалом «Живый в помощи Вышняго». Когда просишь Господа, всё сбывается, в этом даже сомнений нет — лишь бы твои помыслы были чисты. Я не называю это чудесами. Скорее, особой связью человека с Богом. Моя связь достаточно крепка.
