Евангелие от Матфея – великая книга
— Александр Абрамович, вы в семье получили прививку веры или пришли к Богу самостоятельно?
— Мой приход к вере не имел никакого отношения к семье. Сам ли я пришел? От воли человека ничего не зависит. Всё делается волей Господней. А уж когда речь идёт о таких вещах, то безусловно.
Нечто происходит в душе. Иногда обращение человека к Богу — процесс, иногда — озарение. В моём случае это скорее процесс. Принятие православия — мой осознанный выбор. Это было примерно четверть века назад, но вдаваться в подробности я не буду. Это таинство.
— Вы жили в атеистической стране, где не то что читать Библию, говорить о ней было нельзя. Когда впервые ознакомились со Священным Писанием?
— Это было как раз в те советские времена. Тогда же у меня появился собственный экземпляр книги. Мне удалось её достать, как сейчас помню, за 25 рублей — тогда это были большие деньги. Она до сих пор у меня хранится.
— У вас есть любимые строки, которые дороги лично вам?
— Евангелие от Матфея — от начала и до конца. Грех так говорить, но, помимо всего прочего, это великая книга.
— А вы оцениваете Библию как писатель, с точки зрения литературы?
— К сожалению, да. Воспринимать текст вне писательского ощущения я уже не могу. А Священное Писание надо воспринимать без этого. Это благовествование, а не художественное произведение.
Писатель – профессия не Божеская
— Читала в ваших интервью, что вы монархист…
— В Священном Писании нигде нет упоминания о демократии. Там есть цари, но нет президентов и выборов. Я здравый человек и понимаю, что монархия в России уже невозможна. Но как идеал я расцениваю именно монархию. К сожалению, в XXI веке это уже недостижимый идеал.
— Вы посещаете храм?
— Я считаю себя прихожанином храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Павловской Слободе, где живу уже много лет. Правда, я нерадивый прихожанин — не часто хожу на литургию, не всё делаю, что следовало бы. Стараюсь соблюдать Великий пост. Не далее как сегодня я прочёл высказывание протоиерея Всеволода Чаплина, который внятно сказал, что в пост вполне возможно послабление для пожилых людей. А я уже точно пожилой, мне в этом году исполнится 70 лет. И мне довольно трудно по многим причинам соблюдать строгий пост. Но прежде всего, надеюсь, я его соблюдаю не только в отказе от пищи, но и в воздержании от страстей.
— У вас есть близкая вам икона, к которой вам проще обращаться с просьбой?
— Конечно, у меня есть такие иконы. Я часто обращаюсь к Николаю Чудотворцу. Он покровитель людей моего склада — сочинителей.
— Вы пишете книги с точки зрения православного человека? Ваша последняя книга «Старик и ангел» как-то связана с верой?
— Мне трудно судить… Надеюсь, что да. Во всяком случае, основное, вокруг чего выстроена эта книга, вокруг чего она сложилась, — это не только не противоречит христианскому взгляду на мир, а вдохновлено им. Главная идея книги — что единственное оправдание жизни — это любовь…
— Вы как-то сказали, что писатель — это дело не Божеское. Почему?
— Именно так. Писателем я хотел быть всегда. И когда в 70-е годы вышли мои первые рассказы, я осознал, что стал им… Понимаете, литературная работа предполагает некоторую попытку создать другой мир или изменить существующую реальность. А существование в Господе — это прежде всего смирение. Смирение, в свою очередь, противоречит творческому импульсу. Довольно сложно. Это и есть главное противоречие.
— Как же вы находите компромисс?
— А христианин вообще трудно находит компромиссы. Христианское отношение к миру, как мне кажется, создано на противоречии. С одной стороны, ты живёшь в миру, с другой стороны, ты пытаешься жить во Христе.
«Госправославие» – это миф
— Последний год был сложным для православных людей в России. Тяжело сейчас верующему быть публичным человеком?
— Очень трудно. Я не хочу вступать в непрерывную дискуссию с людьми, которые высказывают недовольство Церковью. Скажу только, что в нашей стране, где Церковь претерпела гонения, сравнимые разве что с гонениями времён первых христиан в Риме, просто бессовестно это забывать и нападать на Церковь. Если для этих людей Церковь не священна, то пусть они к ней относятся как к обычной общественной организации. Будем считать, что ей позволено всё то, что позволено любой другой общественной организации: собственный взгляд на происходящее, некоторая свобода от оценок других людей. А если человек рассматривает Церковь как священный институт, то для него этот вопрос вообще не стоит.
— Как, на ваш взгляд, скандалы пошатнули положение Церкви в обществе?
— Надеюсь, что нет… В 90-е годы существовала мода на православие, которое недавно ещё было под запретом. Интеллигенцию притягивал этот исторический конфликт. В Церкви она видела союзника, жертву сталинизма и… оппозиционера. А когда Церковь занялась проповедью и молитвой — своим прямым делом, часть интеллигенции разочаровалась. Так начались разговоры о «государственном православии». Хотя, по-моему, «госправославие» выражается лишь в том, что религию перестали уничтожать на государственном уровне.
Но я вижу и обратную тенденцию. Много людей обращаются к православию. Когда едешь домой, можно видеть, как люди в маршрутке крестятся на храм. А ведь осенить себя крестом — это не так просто. Ты не в храме, среди единоверцев. Нужно сделать определённое усилие. Это небольшой, но важный шаг.
Фото из личного архива
