Для Евгения Миронова добрые дела, без которых, как известно, «вера мертва», стали повседневной работой. Вот и сейчас он совместно с Ксенией Раппопорт и Владимиром Спиваковым готовит благотворительный концерт «Признание в любви». Это — ежегодная акция фонда «Артист», созданного, чтобы помогать артистам-ветеранам, которые остались «за бортом». Незадолго до концерта мы встретились с Евгением в Театре наций, которым он руководит.
— Евгений, вашему фонду исполняется три года. Почему вы решили его создать?
— Мы приняли это решение практически не сговариваясь. Просто больше не могли смотреть на то, что происходит вокруг. Множество артистов театра, кино, балета, цирка, которые проработали по 50 лет, остались ни с чем из-за системы, которая просто выкидывает людей. Одно время я пытался помогать этим людям лично, но понял, что это не решает проблем и одноразовая помощь не имеет серьёзного значения. Тогда мы и попробовали сделать этот фонд.
— Многим ли уже удалось помочь?
— Да, многим. У нас в картотеке уже 2 тысячи человек. Кто-то из них обратился к нам, кого-то мы нашли сами. Мы уже компьютеризировали эту картотеку, и теперь у нас получается отслеживать важные даты в их жизни, например поздравлять этих людей с днём рождения. Ведь их проблема — не только финансовая. Актёры-ветераны очень одиноки. И для них имеют огромное значение моменты, когда о них вспоминают.
— В своё время вы ездили в Оптину пустынь, и эта поездка, судя по всему, стала для вас важной. Расскажите, пожалуйста, о своих впечатлениях.
— Монахи, которые там живут, очень сдержанно относятся к «туристам». Это и понятно: люди едут за чудом, — мол, приеду я сюда, и сразу же в моей жизни всё изменится. Но, выехав за ворота, они тут же продолжают делать всё то, в чём каялись в монастыре. Строгость, которая идёт от монахов к «туристам», сбила с меня вот такое «туристское» отношение к пустыни. И это — очень хорошо.
— Вы тоже ездили туда как «турист»?
— Нет, я ехал с конкретной проблемой, которую мне необходимо было помочь решить. Но я понял, что мне нужно не просто там отметиться, а пережить полные сутки. Что и случилось. Мне с очень большим трудом удалось добиться аудиенции у того, у кого я хотел. А исповедоваться там — врагу не пожелаешь, хотя понимаю, что такое выражение, может, и неприменимо к церкви. Я хочу сказать, что такой силы откровения и сам от себя не ожидал. Там говоришь о себе всё — до последнего.
А спустя много лет после этого я отправился на полуостров Афон, на котором среди многих монастырей, большей частью греческих, есть и русский.
И вот я — в очереди на исповедь. Впереди меня стояли монахи, которые там живут и работают. И я заметил, что если исповедуется «турист», то он чаще всего выходит буквально через минуту, а если монах — исповедь длится гораздо дольше. Меня так замучило любопытство, что я схватил за рукав одного из монахов и спросил, почему они так долго исповедуются. И он ответил: «Вам проще — вы в поступках исповедуетесь. А мы — в мыслях». Понимаете? У них всё — на совершенно другом уровне! Не знаю, лучше ли так. Наверное, лучше. Это — работа над собой. Всё должно быть честно. Если ты едешь в такое место за чем-то, ты должен быть честным с самим собой.
— В каком возрасте вы окрестились?
— В 19 лет.
— Что-то конкретное повлияло на ваше решение?
— Когда я приехал в Москву, мне пришлось не жить, а выживать. Возможность учиться на курсе у Табакова нужно было заслужить. Конкуренция — не самое приятное дело, необходимо было всё время доказывать, что я — способный человек, что я имею право учиться в Москве, в Школе-студии МХАТ. Вот этим я и занимался 4 года. Это была очень тяжёлая, непростая жизнь. Многие талантливые ребята не выдерживали такого психологического давления. Лично мне помогла сильная саратовская закваска. А вот после всего этого, когда я вернулся в Саратов, мы вместе с матерью и сестрой окрестились. Почему? Не знаю. Я даже и не анализировал это. Просто чувствовал, что должен это сделать.
Фото из личного архива
