Митрофорный протоиерей Валериан Кречетов — из самых авторитетных пастырей Русской Церкви, духовный писатель, автор многих книг, замечательный проповедник. Вот что рассказал 84-летний священник о своей жизни.
Бабушка смогла правильно попросить
Родители мои познакомились в Никольском храме в Плотниковом переулке, близ Арбата. Они были духовными чадами настоятеля храма священника Владимира Воробьёва — деда ныне здравствующего протоиерея Владимира Воробьёва, ректора Свято-Тихоновского университета.
Мой отец стал ходить в этот храм после того, как однажды, Великим постом, его мама — моя бабушка — сказала ему: «Миша, пойди причастись — и я тебе в ноги поклонюсь». Его конечно же смутило, что мать будет кланяться в ноги: «Мам, что ты! Я и так схожу».
Самая краткая в жизни исповедь
Папа потом вспоминал, что, когда стоял в храме, никаких мыслей об исповеди у него не было, всё больше, как он рассказывал, «на девок смотрел». По материнской линии мой отец происходил из купцов Морозовых, окончил коммерческое училище. В храм не ходил. Он был красавец, высокого роста, чемпион Москвы по академической гребле. Прекрасно пел, играл на гитаре. Эдакая золотая молодёжь. И когда дошла его очередь исповедоваться, папа встал на колени. Отец Владимир спрашивает его: «Ну, что скажете, молодой человек?» — «А мне нечего сказать». — «Что же вы пришли?» — «Да меня мама попросила, чтобы я исповедался, причастился». — «Это хорошо, что вы маму послушались. Как хорошо!»
Он не стал его выспрашивать: кто, что и так далее. Даже не спросил, в чём тот грешен. Конечно, батюшка почувствовал Духом, накрыл его епитрахилью. А епитрахиль — благодать священства… И мой папа вдруг зарыдал! Отец Владимир прочитал разрешительную молитву и сказал: «Завтра придёте причащаться». Папа встал с колен и, ни на кого не глядя, вышел из храма. Как он говорил, «весь мир стал другим». В одно мгновение его судьба изменилась. Он стал ходить в храм, причащаться. В 1927 году отца посадили за то, что он пел «Боже, царя храни!». Отбывал срок на Соловках, затем на поселении в Архангельске. В тюрьме твёрдо решил, что станет священником.
Сначала читал на церковнославянском
Назвали меня в честь моего деда Валериана, который тогда, в 1937-м, находился в ссылке. После освобождения отцу пришлось поселиться в Зарайске, он не имел права жить ближе чем за 100 километров от Москвы. И меня крестили в зарайском храме Спаса Нерукотворного.
Восприемником был сторож храма — заштатный священник отец Михаил. Недавно я нашёл его имя в списках новомучеников, расстрелянных в Бутове. Отрадно, что Господь сподобил меня во младенчестве быть носимым на руках священномучеником.
Я вырос в Церкви. Мама стала псаломщицей, братья пошли в школу, а меня не с кем было оставлять. И я ходил на каждую службу. И каждую службу причащался. Потом ел просфорочки и ещё что-нибудь, что давали, чтобы помянуть погибших воинов, а больше-то есть было и нечего: шла война.
С пяти лет я начал прислуживать в алтаре, научился читать сначала поцерковнославянски, а потом по-русски. Настолько церковнославянский был для меня родным, что, когда я оканчивал 10-й класс, учительница мне сказала: «Кречетов, у вас в сочинении славянские обороты».
«Ты должен уметь всё»
Когда я высказывал желание стать священником, отец, прошедший Соловки, потом войну и ставший священником, говорил: «Если хочешь быть священником, готовься к тюрьме. А сначала надо приобрести специальность. Священство не профессия, а служение. Но надо, чтобы была и профессия, кусок хлеба. Апостолы были рыбаками, апостол Павел плёл палатки. Ты должен уметь всё».
Поэтому после школы мы с братом Николаем (ныне протоиереем) окончили Московский лесотехнический институт, имея в виду, что в заключении ведь лесозаготовками занимаются. Помню, отец ещё говорил: «Учись, работай! Если у тебя призвание есть, то всё равно пойдёшь в священники. А ошибки в этом выборе не должно быть».
Сначала я обучался по специальности «водный транспорт леса», затем перевёлся на механическое отделение. На 3-м курсе добровольцем поехал на освоение целины. После окончания института по распределению работал инженером в леспромхозе на Северном Урале.
Через 40 лет понял, что значил сон
Однажды, когда я ещё учился в Лесотехническом, мы беседовали с папой об исповеди и проповеди, что это должно быть живое слово. Потом помолились, я лёг спать и продолжал думать о нашем разговоре. А когда заснул, мне приснилось, как я стою священником на амвоне в Благовещенском храме, в котором прислуживал с детства в алтаре. И вот передо мной полный храм людей. Тишина, даже слышно, как потрескивают свечи. И внутренний голос мне говорит: вот ты желал быть священником — ты им стал; ты считаешь, что важна исповедь, вот и исповедуй!
Я взялся за крест, который был у меня на груди, и задумался: что же мне сказать-то? Чувствую, что не готов. И проснулся.
Спустя 40 лет после этого сна меня благословили быть старшим духовником Московской епархии — тем, кто принимает исповеди священников. И тогда я понял, почему мне было сказано: «Вот и исповедуй!».
