— Отец Максим, вы чувствуете в своей жизни Божий промысел?
— Это довольно интимные вещи. Начнешь рассуждать, а потом выйдет у тебя какая-нибудь клякса — и что будут стоить эти рассуждения? Клайв С.Льюис справедливо заметил, что события жизни можно оценить лишь исходя из ее итога.
— И все же, с вами случались вещи на грани чудесного?
— Да, начиная с прихода в церковь в годы застоя, живя в совершенно нерелигиозной семье. Читал Достоевского, слушал выступления владыки Антония Сурожского по Би-би-си, была неожиданная для меня самого любовь к изрядно осложнившим жизнь подростка моим новорожденным братьям-близнецам… Все это требовалось как-то объяснить, поставить на единую основу. И такой основой оказалась православная вера. В 14 лет я тайно от родных принял крещение.
— Разве в те годы это разрешалось?
— В том-то и дело, что нет. Только с согласия родителей! Таково было указание властей. Но батюшка нарушил это указание. А через пару месяцев родители меня застукали: нашли в столе икону и тетрадку с молитвами. Пришлось выдержать неприятный разговор. Но выдержал, хотя аргументации в пользу моей веры у меня тогда было немного.
— Почему вы поступили в МГУ, а не в семинарию?
— Я рвался в семинарию. Но родители были категорически против, и их можно понять: шел 1979-й год. Обратился к духовнику за благословением: «Хочу поступить вопреки воле родителей». И вдруг батюшка говорит: «Нет, поступай в университет». — «Но меня потом не возьмут в семинарию!» А он отвечает: «Кто знает, какие будут времена. Образованные люди Церкви пригодятся».
— Так и получилось?
— Да, в 1985 году я окончил филологический факультет и уже готовился три года работать по распределению (таково было тогда обязательное правило). И тут случилось еще чудо: в издательстве, куда меня распределили, не нашлось вакансии. Мне выдали справку, и я стал свободен! Редчайший случай.
— Как вы «употребили» свободу?
— В том же году поступил в духовную семинарию, причем сразу же получил там послушание: преподавать новые и древние языки. Учился экстерном и одновременно был учителем. Все по слову духовника: знания, полученные в МГУ, пригодились Церкви.
— А в жизни ваших близких или знакомых были случаи явного промысла свыше?
— Не называя имен, могу рассказать одну историю. Храм, куда я ходил в юности, посещала прекрасная семья, многодетная, благочестивая. У средней дочери, прекрасной девушки, появился жених из Франции, русский, православный, из эмигрантов. Их Венчание готовилось как торжество всего прихода. И буквально накануне свадьбы, уже приехав в Москву, он вдруг передумал. Брак не состоялся. У девушки начался нервный кризис, в итоге — туберкулез. Она долго лечилась. С помощью Божьей вылечилась. Ныне она настоятельница одного из лучших монастырей, деятельная, активная, возродившая духовную обитель. Так что промысел — штука нелинейная. Как сказано в Писании, «пути Мои — не пути ваши». Трагическая ситуация — это испытание нашей веры. И если мы доверяем Богу до конца, мы должны принять Его волю, даже не понимая ее.
— Бывало ли так, что люди, приходящие в ваш храм, чудесным образом менялись?
— Знаю семью, где муж семь лет провожал жену до ограды церкви, но сам веры не имел. Мы не раз с ним говорили, и он признавался: «Не верю!» Семь лет! А потом и он пришел в храм. Другая ситуация: у нас появилась новая прихожанка с дочкой, до этого она ходила в протестантскую секту, где ее муж был одним из руководителей. Он пришел ко мне в страшном гневе: как это так, моя жена изменила нашей вере! Мы с ним не раз беседовали — непробиваемый человек! Но хороший. И вот через три года Господь привел и его в ограду Православной Церкви. А за ним потянулась целая группа бывших сектантов. Это чудо Божье!
— Что в вашем священническом труде требует самого большого терпения?
— Если священник не глава прихода, то самого большого терпения от него обычно требует настоятель. Но у меня получилось так, что я довольно скоро сам стал настоятелем, поэтому теперь другим приходится терпеть меня.
— А что самое трудное для настоятеля?
— Необходимость совмещать слишком много функций. Нужно быть администратором, менеджером, разбираться в марках цемента, иметь художественный вкус и прочее. И при этом не забывать, что главное — предстоять у Престола и заниматься душепопечением. Такое совмещение — тягостная вещь, мешающая молитве, мешающая сосредоточиться на главном. Когда ты в алтаре и знаешь, что сразу же после службы надо ехать туда-то, важная встреча, вопросы, финансы…
— Можно ли сказать, что человек, имеющий явное призвание к священству как молитвенник, но не обладающий задатками менеджера, обречен быть аутсайдером в церковной иерархии?
— Нет, проблема в другом. Если это молитвенник и к нему тянутся люди, ему вряд ли дадут остаться тем, кто он есть. Его заметят и выдвинут. Хотя по призванию ему, может, как раз хорошо бы служить третьим священником (пусть и зарплата небольшая, но народ в беде не оставит). А ему дадут новое послушание: администратора, миссионера, социального служения. И будут недовольны, если у него что-то не получится.
— В будущем году — 20 лет вашего священства. Изменился ли за эти годы список грехов, в которых вам признаются на исповеди?
— Нет, принципиально ничего не меняется. Достаточно почитать «Исповедь» блаженного Августина, чтобы понять, что грехи во все времена одни и те же. Потому-то и абсолютны Божьи заповеди, что они отражают то, что всегда свойственно человеку.
