Когда-то митрополит Антоний Сурожский задался вопросом: может ли молиться современный человек? Известный московский священник Алексий Уминский в только что вышедшей «Книге о молитве» отвечает на этот вопрос.
«А вдруг я что-нибудь не то скажу?»
— Отец Алексий, вы и раньше немало писали о молитве. Почему решили посвятить этой теме отдельную книгу?
— Молитва — самое главное в отношении человека и Бога. В книгах, которые мне приходилось читать, рассказывается о некоей молитвенной технологии: как надо молиться, какие молитвы читать. Но почти никто не ведёт разговор об опыте личной молитвы в жизни современного человека.
— Почему многим сегодня тяжело молиться?
— Веками сложилось, что жизнь христианина не является его личностной позицией, она определена устоявшимися традициями, опытом прошлых поколений. Мы получаем готовые молитвы в богослужебниках, часословах, молитвословах, минеях, триодях. Человек даже не задумывается, что может быть другой опыт, иное отношение к тому, что мы называем молитвой. И что сам человек в своём молитвенном опыте стоит на первом месте. А в данном случае его личность как бы игнорируется: на первом месте оказывается коллективный или чужой опыт. И верующий боится выйти из этого чужого опыта: что-то к нему прибавить или что-то изменить.
— Почему?
— Есть страх согрешить, проявить гордыню. «Кто я такой, чтобы что-то менять? А вдруг я что-нибудь не то скажу?» Поэтому люди и не стремятся к личному молитвенному опыту. А без него человек не знает подлинного Богообщения. Потому что с Богом лично он никогда не разговаривал. А разговаривал, как это в своё время метко заметил Феофан Затворник, через разговорник.
Иисус Христос хвалил дерзновенных
— Часто слышишь об угрозе впасть в духовную прелесть…
— Почему все знают слово «прелесть», а вот «дерзновение» никому не знакомо? В Евангелии мы видим именно опыт дерзновения. Иногда он даже выходит за рамки приличия, например когда кровоточивая женщина касается Христа. По понятиям Ветхого Завета — совершенно непристойный поступок. Но это молитвенный поступок, молитвенное прикосновение. И очень много таких неожиданных вещей, которые Христос хвалит, потому что это дерзновение, выход из традиции, из общепринятых правил. Вспомним, как Христос многих исцелял именно в субботу, когда иудеям категорически запрещено что-либо делать. Казалось бы, зачем нарываться? Разве нельзя исцелить в другой день?
— Получается, Господь тем самым показывал…
— …что личный опыт общения с Ним — это выход за пределы. Молитва — всегда выход за пределы самого себя. Так же, как литургия — выход за пределы временного мира в вечность. Но и её мы превращаем в формальную вещь. Увы, Церковь давно лишилась этого дерзновенного молитвенного опыта. А ведь Василий Великий, Иоанн Златоуст и другие Святые Отцы никогда не молились по молитвословам: в их времена молитвословов не было.
— А когда они появились?
— В XVIII веке. А до этого люди пользовались часословом, читали повечерие, полуношницу, утреню — тексты, состоящие в основном из псалмопений.
— Зато сегодня есть сборники готовых молитв по любым поводам…
— И тут возникает проблема: мы вроде бы активно молимся, а смысла в этом немного. Люди вычитывают всевозможные канонники, акафистники, утреннее и вечернее правила, но наши отношения с Богом от этого не меняются. Если у человека нет личной молитвы, он не очень-то знает, с Кем он разговаривает. То есть нам кажется, что это связь. Но связь получается односторонней. Потому что мы никогда не слышим, что Господь отвечает на наши молитвы.
Чему научила пандемия
— В разгар эпидемии мы сидели дома и не могли ходить в храм. Как это повлияло на молитвенную жизнь людей?
— Не могу говорить за всех, но думаю, что это обнажило нашу неспособность к молитве. Вот представим себе, что мы останемся без храмов, без икон, без церковного пения, даже — без причастия. Такое не раз уже случалось в жизни христиан во время гонений. Окажется ли у нас при этом внутренний потенциал быть в Боге и в Духе, остаться в полноте нашей веры? Прошлый год показал, что для многих вместе с невозможностью посещать храм уходит всё. Знаю людей, которые с тех пор так и не вернулись в храм. Они обнаружили, что без этого можно жить — и не потому, что у них есть духовный опыт жизни в Боге, а потому, что оказалось, что это ровно ничего для них не значит. И что Бог как был для них далеко, так же далеко и остался. А для кого-то это, напротив, стало важным испытанием, стимулом для возрастания: оказалось, что в таких непривычных условиях надо себя напрягать и искать свой собствен
ный опыт общения с Богом. Остаётся вопрос: мы христиане только потому, что существует храм, в который мы ходим? Или наступило время, когда надо поклоняться Богу в Духе и Истине?
