Полковник в отставке Александр Васильевич Лучанинов за свою жизнь повидал многое. Он принимал участие в боевых действиях в Афганистане, Таджикистане, Южной Осетии и Абхазии, прошёл путь от командира артиллерийского взвода и военного корреспондента до руководящих должностей в Министерстве обороны.
А к православной вере он пришёл ещё в юные годы. Бывали из-за этого и проблемы по службе, но и чудеса. Такие, как в 1991 году в Ташкенте, где Лучанинов, кроме офицерской службы, исполнял ещё и обязанности депутата горсовета.
Заветная папка
В середине дня 19 августа 1991 года я входил в кабинет первого зам. командующего войсками Туркестанского военного округа генерал-лейтенанта Г.Кондратьева. Вид генерала подтвердил правильность моих ощущений: случилось что-то очень серьёзное. С утра, кроме заявлений ГКЧП, никакой информации у меня не было. Поэтому я и приехал в штаб округа. Выпив зелёного чая и узнав обстановку, поехал в Ташгорсовет.
Там созвали экстренное заседание совместно с горкомом компартии Узбекистана. Обычно я на парламентские сессии ходил в цивильном, но здесь поехал в форме. И это произвело впечатление. Не успел войти в зал, как меня сразу пригласили в президиум, где уже сидели председатель, хоким (мэр) и секретари горкома. Я поблагодарил и отказался. Всё-таки я был простым депутатом. Но форма в этот день открывала дорогу всюду. Узбеки испугались. Все ждали Ислама Каримова, который находился с визитом в Турции. Но не дождались. Президент вернулся только тогда, когда прояснилась ситуация в Москве.
Заседание проходило бурно. Все клеймили Горбачёва. Приняли резолюцию в поддержку ГКЧП. Я был единственным представителем Советской армии, а поэтому — в центре внимания. Мне жали руку, заверяли в лояльности. Просили только не выводить танки на улицы Ташкента. Пришлось пообещать, что если власть и дальше будет себя хорошо вести, то танков в городе не будет. Мои отношения с начальником Ташкентского гарнизона Г.Кондратьевым они знали и моему слову поверили.
Выхожу в коридор покурить. Эмоции перехлёстывают. И тут понимаю, что сейчас я могу решить в Ташкенте едва ли не любой вопрос. А что мне надо? О личных проблемах даже не думал. Не докурив сигарету, быстрым шагом иду в канцелярию, беру соответствующую папку с документами и захожу в кабинет первого секретаря горкома, председателя Ташгорсовета Атхамбека Фазылбекова. Глава города открывает документы и молча подписывает.
Всё! Свершилось то, что было запрещено в Средней Азии 74 года: советская власть разрешила построить в Ташкенте православный храм!
Батюшки поведали про Божий промысел
Здесь надо вернуться на год назад. Обычный приём избирателей в моём кабинете в окружном Доме офицеров. Вдруг заходят два священника, что, конечно, тогда было очень необычно. Одного звали отец Михаил, второго уже не помню. По благословению архиепископа Ташкентского и Среднеазиатского Владимира они хлопотали об открытии церкви. Идея была за гранью реальности. Добиться разрешения на строительство православного храма в стремительно исламизирующемся Ташкенте было невозможно. Но они стояли на своём.
Рассказывали и показывали мне письма и ответы из всех инстанций. Просили решить вопрос. Я пытался объяснить, что это нереально, а они уверяли, что с Божией помощью у меня получится.
Суть такова. На окраине Ташкента в 1964 году по проекту архитектора И.М.Тормашева открыли русское кладбище. Оно стало называться Домбрабадским, а после землетрясения 1966 года превратилось в главное место погребения. Но впереди у погоста была ещё одна скорбная роль. В начале Афганского похода погибших хоронили только в Ташкенте, на Домбрабадском кладбище. На родину не отправляли.
Батюшки рассказали мне про Божий промысел. Оказалось, что архитектор был верующим человеком и спроектировал при входе на кладбище церковь. Тормашев верил, что большевистский режим не будет вечным и тогда православный народ на его фундаменте построит храм. Проект точно выверен по сторонам света, место для алтаря определено по всем канонам, и колокольня предусмотрена. Но сверху архитектор замаскировал здание под зал гражданских панихид, к которому у власти никаких претензий не возникло. Этот зал не достроили. И открыли деревообрабатывающий цех, а проще — мастерскую по изготовлению гробов.
Батюшки показали мне чертежи фундамента. Меня потрясло, что в то время, когда Хрущёв на всю страну обещал показать «последнего попа», русский архитектор в мусульманском Ташкенте спроектировал храм для будущих поколений. Он верил, что храм будет.
И я поверил. Я не знал, как именно, но уверовал, что с Божией помощью мы построим церковь. Долго ходил к городским начальникам, писал депутатские запросы, выступал на сессиях горсовета. Всё бесполезно. Мне рекомендовали бросить это и заняться чем-нибудь более реальным. Но я не отступал, и в канцелярии горисполкома уже собралась большая папка со всеми документами. Её-то я и взял 19 августа 1991 года.
Но это было!
Получив письменное разрешение главы города на строительство храма, я понимал, что это политическое решение, а надо идти дальше. Необходимо постановление горисполкома. А тут власть в Москве опять поменялась. ГКЧП арестовали. Горбачёв вернулся. Неужели у меня сорвётся?
Три дня подряд я ходил в горсовет. О чём говорил, уже не вспомнить. Но 23 августа 1991 года вышло постановление, согласно которому деревообрабатывающий цех на Домбрабадском кладбище передаётся Ташкентской и Среднеазиатской епархии для строительства православной церкви.
Сейчас трудно представить, что такое 23 августа того года. Страна рушится. Через неделю Узбекистан объявит о своей независимости и выйдет из СССР. На улицах кричат: «Русские — в Рязань, татары — в Казань!» А в это время Ташгорисполком занимается русской церковью. Вы в это поверите?
Но так было!
28 августа 1991 года, в праздник Успения Пресвятой Богородицы, я вместе со своим семилетним сыном пришёл в Успенский собор и передал отцу Михаилу все документы на строительство храма.
Он был освящён в честь святого князя Владимира. С октября 1991 года там стали отпевать усопших. А 17 ноября 1991 года была отслужена первая Божественная литургия на деревянном помосте.
