В 30 лет будущий отец Александр крестился, в 40 стал священником и уже 22 года служит настоятелем сельской церкви во Владимирской области. До прихода в Церковь служил в армии, работал на железной дороге и о писательстве не помышлял. Писать начал сперва для себя и для читателей в Интернете. Ничего не выдумывал, жизненных впечатлений хватало. Сегодня он один из самых известных православных прозаиков. Недавно в издательстве Сретенского монастыря вышел его очередной сборник «Шестое чувство». В нём и старые новеллы, и новые. Вот некоторые из них.
Решительная невеста
Молодая женщина обращается ко мне доверительно и немного волнуясь:
— Батюшка, я выхожу замуж, и мы хотим венчаться.
— А знаете ли, голубушка, — поучаю привычно, — что венчание — шаг ответственный? Вам нужно взвесить серьёзность ваших чувств и намерений.
– Да, батюшка, мы всё взвесили и решили расписаться и повенчаться. И потом, сколько ещё испытывать эти самые чувства? Я от него уже третьего ребёнка рожаю, а всё никак не решусь, сколько же можно?
Настоящий монах
Мой друг отец Нафанаил серьёзно заболел и теперь периодически вынужден ложиться в больницу. Ему тяжело ходить, подниматься по лестнице. Садясь, он нередко засыпает… Но при этом смиряется и даже подшучивает над собой.
Недавно я навещал его в больнице. Он обрадовался, но поговорить по-хорошему нам не дали: ему всё время звонили духовные чада с какими-то вопросами и просьбами. Оказалось, что болезнь моего друга в глазах многих — просто досадная помеха к тому, чтобы батюшка решил их проблемы.
Прощаясь, мы обнимаемся, и он даёт мне список имён:
— Не сочти за труд, помолись на литургии, этим людям очень нужна поддержка.
— Но ты же монах, твоя молитва куда как выше!
— Да какой я монах, — отмахивается отец Нафанаил. — Настоящие монахи постоянно пребывают в созерцании своих грехов и плачут о них. А я совсем осуетился…
Молитва в корейской тюрьме
Есть у отца Нафанаила старый школьный товарищ Лёшка. В своё время он с огромными сумками рванул за кордон в поисках дешёвого ширпотреба. Судьба забросила в Южную Корею. И оставила там на несколько лет по приговору тамошнего суда.
Он рассказал мне о корейской тюрьме. Камеры одиночки, мебель обычная. Но есть и свой восточный колорит. Окна из камер смотрят в тюремный двор, а там — эшафот с виселицей. Казней нет, но регулярно проверяют, как открывается люк, на котором должен стоять осуждённый.
Кран с питьевой водой устроен в камере оригинально: прямо в унитазе. Чтобы попить или умыться, голову приходилось засовывать чуть ли не в унитаз. Есть давали только рис. Иногда били. Поэтому самоубийства там не редкость. «А я хотел выжить, — говорил Лёшка, — мечтал вернуться на родину! И тогда впервые задумался о Боге».
Почему-то человек так устроен, что пока сам себя головой в унитаз не засунет, молиться не начнёт…
Теперь Лёшка – православный. Он шофёр и главный помощник отца Нафанаила.
Как я чуть не стал исихастом
В молодости духовные подвиги манили меня, как запах жареной картошки. Но жена и ребёнок встали стеной на пути моего спасения. Ложась спать, я вздыхал: «Эх, плакала моя святость!»
Наконец жене это надоело, и она предложила: «Поезжай, поживи в монастыре. Если твои мечты совпадут с реальностью, не буду тебя удерживать — иди, спасайся».
Приехал, пошёл на исповедь. Каюсь батюшке: грешен, люблю своими чётками невзначай похвалиться. И о своих тысячах Иисусовой молитвы рассказал, и о заветной мечте — монашестве.
Священник меня выслушал и спрашивает: «А кто тебе благословил чётки?» Я молчу. «А Иисусову творить тысячами кто разрешил?» Молчу.
«Слушай, — продолжает монах, — вы как с матушкой живёте? Ругаетесь?» — «Нет». — «Может, она тебе изменяет?» — «Нет». — «А дети есть?» — «Дочь». — «То есть вы между собой хорошо живёте?» — «Душа в душу». — «А чего ты тут у нас в монастыре забыл?»
Я молчу.
«У тебя в армии какое было звание?» — вдруг спрашивает монах. — «Капитан». — «А у меня сейчас в соответствии с Петровской табелью о рангах – подполковник. Так что, господин капитан, слушай мою команду: завтра причащаешься и к жене и дочери — шагом марш. И выброси всякую дурь из головы. Понял?» — «Так точно».
Домой я возвращался духовно повзрослевший и отрезвевший. Не получила Церковь в моём лице «подвижника исихаста». А как всё хорошо начиналось: одна тысяча Иисусовых в день, две тысячи…
