17 июля исполняется 100 лет со дня расстрела семьи Романовых — царя Николая Александровича, его жены Александры Фёдоровны, дочерей Ольги, Татьяны, Марии, Анастасии и сына Алексея.
Какими были царские дети из святой семьи? О чём мечтали и чего уже успели достичь в своих коротких, но замечательных судьбах?
Какой была семья Николая II? Есть её иконописный образ: семь «я», ставшие единством, как святые ангелы у Андрея Рублёва. Есть фото, на котором четыре великие княжны иногда так похожи, что можно перепутать.
На самом деле царские дети — очень разные. И хотя они всегда старались быть вместе, жизнь каждого — своя отдельная история с трагическим концом.
Княжна Ольга: «Я русская и хочу жить в России»
«Очень начитанна», «замечательно умна», «хрустальная душа», «имела абсолютный слух», «любила уединение и книги». Так говорили о великой княжне Ольге, старшей дочери царя. Она родилась в ноябре 1895-го, через год после венчания родителей. Впервые причастилась после крещения, когда ей было 11 дней, в церкви Царскосельского дворца.
По характеру тонко чувствующая, не склонная к лидерству. Роль ведущей она охотно уступала сестре Татьяне, хотя та была младше на полтора года. Они одинаково одевались, спали в одной комнате, делились сердечными тайнами.
Ольгу называли «папина дочка». Если не могла ответить на вопрос, говорила: «Спросите у папы». Носила на шее медальон с портретом Николая II. Это изображение найдут потом в Екатеринбурге, в Ганиной Яме.
С мамой иногда случались размолвки. Александра Фёдоровна нашла ей жениха — румынского принца Кароля. Ольга насмешливо звала его Карлушей. Когда зашла речь о замужестве, заявила: «Я русская и хочу жить в России». Её увлёк великий князь Дмитрий Павлович. Красавец, спортсмен, храбрый офицер, он не скрывал своей неприязни к Распутину. Царица была категорически против такого зятя, и дочь смирилась с её волей.
В дневниках Ольга редко пишет «я», в основном «мы». Четыре сестры придумали себе общее «название» ОТМА — по первым буквам имён. Вместе играли в теннис, устраивали конные прогулки… Но боль, страдания, смерть были рядом. Тяжело болел маленький Алексей. Случались нервные приступы у матери. Осенью 1914 года великая княжна пошла работать медсестрой в лазарет.
«Ольга подавала нитки в иголки при первой ампутации, — писала царица мужу. — Один солдат умер прямо во время операции — такой ужас! Девочки выказали мужество, хотя никогда не видели смерти так близко… Как близка смерть!»
Отправляясь в Сибирь, княжна взяла с собой несколько икон, книги на русском и французском. Между страницами положила сухие цветы из Царского Села — напоминание о прежнем счастье.
Она не знала, что их ожидает, но, судя по некоторым поступкам, многое предчувствовала. В Тобольске сожгла почти все свои дневники, а незадолго до расстрела переписала в тетрадь «Молитву» — стихи, тайно переданные семье поэтом Сергеем Бехтеевым: «…И у преддверия могилы / Вдохни в уста Твоих рабов / Нечеловеческие силы / Молиться кротко за врагов!»
Княжна Татьяна: «Пусть Божье благословение тебя защищает!»
Вторую дочь назвали Таней, как у Лариных в «Евгении Онегине». Но получилось не по Пушкину: мечтательной была Ольга, а Татьяна оказалась энергичной, отлично ездила верхом, шефствовала над уланским полком и гордилась этим.
Внешне она походила на Александру Фёдоровну и из всех сестёр была, пожалуй, ближе всех к матери. Придворные отмечали утончённую красоту Татьяны, аристократизм, решительность и практический ум. Когда царица болела, вторая дочь ведала распорядком в доме, иногда её в шутку звали гувернёром. Она часто сопровождала царя на прогулках. Сёстры знали: если папу нужно о чём-то попросить, лучше всех это сделает Таня.
В сентябре 1911-го у неё на глазах убили Петра Столыпина. Вместе с отцом она сидела в театральной ложе, когда прозвучали выстрелы. Девочка видела кровь на его кителе, слышала его последние слова… «На Татьяну это произвело сильное впечатление, она долго плакала», — писал Николай II своей матери.
В сентябре 1914-го по инициативе великой княжны создали комитет помощи пострадавшим от войны. Генерал Мосолов вспоминал, что семнадцатилетняя дочь царя «активно, разумно и толково» участвовала во всех делах. Тогда же у неё проявился талант сестры милосердия. Она ассистировала при сложных операциях, уверенно и умело перевязывала тяжёлые раны. Доктора отмечали, что им редко приходилось встречать такую спокойную и ловкую хирургическую сестру.
Благодаря сильному характеру она стала опорой для матери. После ареста, в Сибири, ухаживала за ней: помогала одеваться, укладывала волосы, старалась отвлечь от тяжёлых мыслей. 31 декабря 1917 года подарила красивую тетрадь для дневника. Надписала: «Моей любимой дорогой мам с лучшими пожеланиями счастливого Нового года. Пусть будет Божье благословение с тобой и всегда тебя защищает!»
Вечером 16 июля 1918 года Татьяна допоздна читала Александре Фёдоровне Библию. Через несколько часов их разбудили, велели одеться и спуститься в подвал — якобы для переезда в другое здание, но сначала — для фотографирования. Всю семью выстроили в ряд. Позже участники казни говорили, что Татьяна встала рядом с царицей, поближе, — последнее, что она смогла сделать для мамы…
Княжна Мария: «Ужасно грустно, что не удалось приложиться к мощам святого»
Третью дочь считали похожей на деда — богатыря Александра III. В 18 лет она забавы ради поднимала своего учителя английского языка сухопарого Чарльза Гиббса. Статная русская красавица с роскошными волосами и большими глазами (в семье их ласково называли «Машкины блюдца»), она отличалась добродушием, простотой, умела найти общий язык с разными людьми — с офицерами, солдатами и даже с красногвардейцами.
В детстве ей рассказывали о небесной покровительнице — святой Марии Магдалине, которая осталась одна в пещере, где был похоронен Иисус, и первой увидела воскресшего Спасителя. Великая княжна тоже была не робкого десятка. В феврале 1917-го, когда в Петрограде началось вооружённое восстание, а царь ещё не вернулся с фронта, она не побоялась вместе с Александрой Фёдоровной выйти к воинам, которые их охраняли. Вдали слышались звуки выстрелов, бунтовщики могли напасть на дворец. «Царица и её дочь переходили от одной шеренги к другой, ободряя солдат, забыв о смертельной опасности, которой подвергались», — вспоминала фрейлина Анна Вырубова.
Позже, в Екатеринбурге, арестованная княжна общалась с конвоирами, набранными из местных рабочих. Их сальные шутки шокировали Ольгу и Татьяну, но Мария не терялась: спокойно и строго отвечала грубиянам. Одного охранника, Ивана Скороходова, она пыталась учить музыке.
14 июня, за месяц до расстрела, ей исполнилось 19 лет. Так хотелось сделать общее фото на память! Но конвоиры запретили. Скороходов в тот день приготовил ей подарок — хотел тайно пронести в дом Ипатьева именинный пирог. Его задержал чекистский патруль на входе. Пирог конфисковали, а парня чуть не посадили. Больше он не приходил.
Смелость и сила сочетались в Марии с мягкостью характера. «Машка, неси меня!» — звал больной цесаревич, когда хотел перебраться в другую комнату. А как горячо она молилась за брата! «Когда я вышла из комнаты Алексея после молитвы, у меня было такое чувство, будто я пришла с исповеди… Такое приятное, небесное ощущение», — писала она матери.
«Мы всегда радуемся, когда нас пускают в церковь, — сообщала подруге весной 1918 года. — Но ужасно грустно, что нам ни разу не удалось приложиться к мощам св. Иоанна Тобольского».
Кто её убил, точно не известно. По словам чекиста Медведева, после первого залпа уцелевшая Мария бросилась к запертой двери — дёргала, пыталась открыть. Тогда комиссар Ермаков разрядил в неё свой пистолет…
Княжна Анастасия: «Как забавно вооружены красногвардейцы!»
Даже на парадных фото в её глазах — смешинка, а губы, кажется, вот-вот улыбнутся. Невысокая, широкая в кости, малышка Анастасия ничуть не переживала из-за своего сложения, наоборот, подшучивала, называла себя «швыбзик».
Быть младшей — особое преимущество: всеми любимая «кубышка», «солнышко», «пострелёнок» имела максимальную свободу. В четыре года залезала под стол и щипала за ноги великих князей (за это влетало от папы). В парке легко карабкалась на высокое дерево и отказывалась спускаться. Пряталась в буфете от докторов. Раскрашивала лицо цесаревича на манер индейца клубничным соком. Надевала накладные зубы и всех пугала. А ещё любила есть шоколад, рисовать и качаться на качелях.
Она быстро поняла свою роль в доме — быть источником веселья, разряжать обстановку. Скорбная мама, строгая Татьяна, задумчивая Ольга не выдерживали и начинали смеяться, глядя на её комические импровизации. Но главным её поклонником стал маленький Алексей. «Тебе нужно играть в театре», — говорил он. Настя сразу принимала официальный вид: «Нет. У меня другие обязанности».
Когда цесаревич болел, она часами сидела у его кровати, читала вслух, рассказывала истории, которые тут же, на ходу придумывала, и в каждой после всех перипетий побеждало добро.
Когда семью арестовали, ей было 15 лет. В Тобольске пилила с отцом брёвна, каталась с ледяной горы, играла для родных комедийные пьески. Каждый день находила повод для радости и делилась ею в письмах: «Теперь чудная погода, солнце так хорошо светит!», «Я больше всех загорела, прямо акробатка!», «Упала с качелей — такое замечательное было падение!»
«Как забавно вооружены красногвардейцы — прямо увешаны оружием, всюду что-нибудь висит или торчит», — писала она родителям весной 1918-го. «Мы ужасно хорошо устроили иконостас к Пасхе!» А в конце письма: «Милые, дорогие, как вас жалеем. Верим, что Господь поможет своим!!!»
После расстрела царской семьи в Екатеринбург вошли белые. В доме Ипатьева, в комнате, где жили великие княжны, следователи нашли рисунок Анастасии: две берёзы и между ними — пустые детские качели.
Цесаревич Алексей:«Если умру, поставьте мне в парке маленький памятник»
«Ибо Господь, кого любит, того наказывает». Как же так? Духовник объяснял маленькому цесаревичу: «Бог нас испытывает, и, если терпеть, не роптать, это принесёт духовные плоды».
Терпеть было трудно. В восемь лет Алексей упал, ушибся, начался сильный жар. Три недели мучений днём и ночью. «Если умру, поставьте мне в парке маленький памятник», — попросил он родителей.
Летом мальчик ложился в траву и смотрел на облака. «О чём думаешь?» — спросила его сестра Ольга. «Много о чём, — ответил цесаревич. — Наслаждаюсь солнцем, красотой лета, пока могу. Кто знает, возможно, в один из таких дней я больше не смогу этого делать».
В его спальне много икон, в центре киота — «Воскресение Христово» с частицей камня с Голгофы. Каждый вечер сюда заходит мама, и они вместе молятся. Потом Алексей сразу выключает свет. Почему так быстро? «Мамочка, мне светло, только когда ты со мной. А когда уходишь, кругом темнота».
Слышит ли Бог их молитвы? Алексей — наследник, он должен стать сильным, во главе России. Когда это случится, он сделает так, чтоб все были счастливы! Вдвоём с папой они выходят из вагона на маленькой станции. Какой-то служащий с поклоном обращается к царю: большая семья, бедность… «С этого дня будете получать от меня ещё 30 рублей в месяц», — обещает ему царь. Стоящий рядом цесаревич добавляет: «А от меня — 40».
В августе 1914-го в Москве он гуляет со своим наставником на Воробьёвых горах. На обратном пути, в районе Якиманки, автомобиль обступила толпа простых людей. Они в восторге, каждый пытается дотронуться до него. Осанна сыну царя!
Весной 17-го он, как и вся семья, под арестом. Светлая седмица, мальчик гуляет в саду. Хмельные матросы кричат ему: «Эй ты, будущий царь!» Он смотрит на них и вдруг отвечает: «Христос воскресе, братцы!» Перестав ухмыляться, матросы вытягиваются во весь рост: «Воистину воскресе!!!»
Их последний Новый год в Тобольске: ёлка без игрушек стоит на столе. «Господи, помоги нам! Господи, помилуй!» — записывает цесаревич в дневнике. В Екатеринбурге он поранил колено и снова слёг. К нему заходил чекист Яков Юровский. Осмотрел ногу, посоветовал повязку. Мог бы ещё поцеловать Алексея — по примеру Иуды, предателя Христа.
Перед казнью цесаревича посадили на стул. Когда Юровский выхватил пистолет, Николай заслонил собой сына. И тут же рухнул под градом пуль. Алексей так и остался сидеть. Долго стонал. Даже спустя много лет палачи удивлялись его «странной живучести».
