Я хочу быть лучшим человеком и начать с Вами путешествие в неведомую страну» — так напишет Михаил Пришвин, известный прозаик и бесконечно одинокий человек, своему литературному секретарю Валерии Лиорко. Ему было 67, ей — 41. И впереди 13 лет постепенного возвращения внука елецкого купца, бывшего либерала, к Богу.
«Валерия Дмитриевна вернула писателя в православную веру», — считают научные сотрудники дома-музея в подмосковном Дунине, где жили Пришвины. В феврале исполнилось 150 лет со дня рождения писателя. Я побывала в Дунине незадолго до памятной даты.
120 исписанных тетрадей
Дорога из Москвы заняла около часа. В ожидании начала экскурсии осматриваю часовню Архангела Михаила в двух шагах от усадьбы, рядом колодец. Местные жители набирают здесь воду. Водопровод в домах, конечно, есть. «Но там вода мёртвая, а эта живая», — авторитетно заявляет 70-летний Александр Борисович. Он сразу определяет во мне экскурсантку. — Моя бабушка и отец помнили Пришвина. Я один раз был в музее. Помню, в детстве читал его рассказы. Да какой это писатель?»
Действительно, у большинства он остался в памяти автором детских рассказов: «Лесная капель», «Лисичкин хлеб», «Кладовая солнца». А Пришвин считал главным произведением своей жизни дневник, который он вёл полвека — с 1905 года и до последних дней жизни. Издать его полностью смогли только после 1990-х. Валерия Дмитриевна перепечатала 120 исписанных толстых тетрадей и подготовила их к печати. В 18 томах открылась истинная жизнь «певца родной природы», полная метаний и мучительных духовных поисков.
«Впервые подумал о другом»
В комнате Валерии Дмитриевны на стене висит потемневшая Казанская икона Божией Матери.
— Пришвины нашли её на чердаке дома и посчитали хорошим знаком, — рассказали в музее.
Валерия Дмитриевна получила блестящее образование, была лучшей ученицей философа Ивана Ильина. И с детства была глубоко религиозной. В 10 лет она самостоятельно прочла Евангелие, и её потрясли слова: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас».
В её жизни, совпавшей с кровавым началом XX века, будет несчастная любовь, три года лагерей, тяжкий труд с парализованной матерью на руках. Но будет и позднее счастье, которого уже и не ждала: жизнь с духовно родным человеком. Умиротворяется и Пришвин после долгих лет духовных поисков: «Раз я в любви своей к Л. (Ляле — Ред.) чувствую вечность, значит, Бог существует» — так просто и дерзновенно пишет он в дневнике.
Они познакомились, когда у писателя были взрослые дети от первого брака и внуки. Но он впервые ощущает избавление от внутреннего одиночества. Как-то они прощались перед недолгим отъездом Валерии Дмитриевны. «Она меня перекрестила и велела себя перекрестить, и, когда я руку свою, меряя по себе, повёл справа налево, она поправила и помогла вести от меня слева направо. Это вышло у меня оттого, что, крестясь иногда, я думал только о себе и впервые подумал о другом».
«Мы бродим вокруг, как голодные псы»
44-летний Михаил Пришвин не сразу принял революцию. К тому времени он уже зрелый писатель и мыслитель, переживший увлечения народническими идеями и марксизмом. «Эмигранты, дезертиры и уголовные — вот три социальных элемента революции», — записывает он в дневнике в Рождество 1920 года.
Крестьяне изгоняют его из собственного дома под Ельцом: «ушёл с узелком». Живёт впроголодь. Разухабистый мужик со злорадством не даёт ему даже подстрелить дикую утку на озере, спугнув её камнем: «Земля не твоя, не имеешь права!»
Пришвин недоумевает и пытается понять происходящее: «Как это так может быть, чтобы жизнь шла без души, иногда стучусь — нет! всё запечатано, закутано». А в сочельник, 6 января, записывает: «Храм забит, мы бродим вокруг, как голодные псы, и торгуем остатками своей одежды».
В конце 1920-х, живя в Сергиевом Посаде, Пришвин — страстный фотограф — снимает трагический репортаж, как сбрасывали колокола в лавре. И записывает: «На колокольне идёт работа по снятию Корнаухого, очень плохо он поддаётся, качается, рвёт канаты, два домкрата смял… Внутри колокола полно ребятами, с утра до ночи колокол звонит…»
«Великая встреча живых и мёртвых»
Но эмиграция для него была немыслима. Он продолжает создавать светлые рассказы о природе, пишет этнографические очерки. И только дневнику доверяет сокровенные мысли. Эти записи говорят о духовном умиротворении, наступившем в конце его жизни благодаря Валерии Дмитриевне.
Описывая традиционное в советское время посещение кладбищ на Пасху в 1953 году, он видит на весенних улицах Москвы не растерянных бегущих людей, а собранных и праздничных. «И вот собралось великое множество людей, и каждый из них нашёл своего человека, лежащего под камнем. Эта великая встреча живых и мёртвых была тем особенно замечательна, что люди были все вместе, и каждый из них глядел на своего, и не со стороны, как на улице, а прямо в душу».
